Галерея неудавшихся портретов: Соглядатай.

[pelageya-rus]

Осенью прочтённый «Соглядатай» Набокова (в тридцатом году, кажется, ещё Сирина), конечно, сразу произвёл на меня, как на наблюдателя по самоопределяемой сути, неизгладимое впечатление. Однако, поскольку смутные (если угодно – смурные) ощущения преобладали над конкретными мыслями, собственного мнения об этом произведении и его герое так и не сложилось.
Но вот, Господин Смуров, мой дражайший Постоянный Читатель №50, своим внезапным появлением снова вернул меня к былым раздумьям.

читать длинный скучный глупый текст

Нет особого желания вслед за множеством исследователей и критиков делать акцент на литературных параллелях и значении первого лица для последующих произведений (в частности, многострадальной «Лолиты»). Гораздо интереснее для меня рассмотреть Смурова как ещё один портрет в галерее русско-литературных «маленьких людей».
Традиционное сочетание чувства собственного достоинства и некоей жалкости, над которой только и можно, что рассмеяться, приправлено набоковской двойственностью и мелкой (но не мещанской!) пошлостью.
Эмигрировавший после революции в Берлин, герой служит гувернёром в русской семье. О его прошлом можно только догадываться. Инертно оказывается вовлечённым в интрижку с достаточно подлой, и, уж конечно, совершенно пошлой дамой, пользующейся героем (имя которого мы ещё не знаем) как марионеткой, дабы разыграть очередную сценку, сценарий которой почерпан из дамских романов. Ревнивый муж дамы избивает его на глазах у воспитанников, после чего герой приходит в свою квартиру и совершает самоубийство. Довольно классический для маленького человека конец. Смерть Червякова помните? Вот-вот. Можно принять этот порыв за стремление спастись от позора (проявление чувства собственного достоинства), но эта концепция чересчур поверхностна и фальшива. Сначала мне показалось, что таким образом автор даёт повод лишний раз подивиться и посмеяться над пошлостью героя, но это, как будет видно в конце, не совсем так. На мой взгляд, дело в другом. Говоря о себе, герой сразу подчёркивает свою особенную беззащитность, невозможность довольствоваться малым, вкупе с откровенной невозможностью сотворить из себя что-то большое. Постоянный самоанализ с такими неутешительными результатами не может его не тяготить. А «отдыха» машинальности нет. Самоуничтожение героя – попытка найти выход из этого замкнутого круга. После принятия окончательного решения, герой хочет ощутить свободу, которую трактует как вседозволенность, но не может придумать ничего лучше, чем разорвать денежную купюру. Уже одно это обнажает совершенную безнадёжность героя. Вот странный контраст – герой проживёт в уверенности в собственной смерти длительное время, что свидетельствует о редкой фантазии, но этой самой фантазии ему не хватает, чтобы вообразить себя кем-то из ряда вон выходящим. Как видно из его низкопробного вранья, разоблачённого Мухиным, образы, которые он способен для себя придумать, насквозь пошлы и фальшивы. Но фантазия, удивительно изящная, присутствует, просто мозг не в состоянии уследить за её полётом и материализовать все её восхитительные творения. Несоответствие желаний и возможностей преследует героя и после «смерти». Да-да, он верит, что мёртв, и полагает свою потрясающую фантазию виновницей того, что происходит с ним далее. Герой уже окончательно раздвоился, сам герой – только бесплотный дух, пытающийся быть бесстрастным, наблюдающий за неким Смуровым, к которому он, вопреки желанию, испытывает симпатию и почти что нежность, которого хочет видеть хорошим, и видит, пока не приходит ему в голову посмотреть на него чужими глазами. И самого Смурова почти не существует – существуют лишь его отражения в зеркалах чужих глаз и душ. И эти отражения-частицы умирают вместе с их «носителями». И сам Смуров умрёт только тогда, когда исчезнет его последнее отражение.
К чему это? Да всё к тому же. Смутно чувствуя свою исключительность, он не видит возможности её реализовать. И потому пытается сделать самого себя в своём же представлении более многогранным через представления о нём других людей. Иными словами, он пытается найти в плодах чужой фантазии то, чего не может конкретизировать из смутных образов и ощущений своей собственной.
Но «загадочный» молодой человек Смуров в представлении других оказывается вором, мелким лгуном, «жестоким воином»… и «счастливым женихом», словом тем, чем он как раз не является. И именно в тот момент, когда Смуров становится совсем уж жалок и смешон, в него вновь «вселяется» всё это время паривший над ним «соглядатайствовавший» дух. Герой снова вполне осознанно жив, и снова вполне осознанно ходит по Берлину, в меру пошлый, в меру жалкий, в меру смешной, смирившийся, но гордящийся своей исключительной фантазией и имеющий на это полное право, а значит – уже не «маленький».
Пытаясь вообразить героя, представила… нет, не птицу с подбитым крылом, но некий бесплотный дух, заключённый, скажем, в воздушный шарик. Он летает, пространство вокруг него огромно и прекрасно, но он ограничен и не в силах границу пересечь. Смуров – это скрытый конфликт размаха крыла и площади клетки, полёта фантазии и непреодолимой узости внутреннего мира. И пусть большинство исследователей называют его клоуном, для меня он – трагический герой. Ещё одно отражение, делающее его бессмертным.