порция скучных воспоминаний



...Это было ужасно давно, по крайней мере, в школу я ещё не ходила. Помню, это была самая середина лета – невыносимая жара, желтеющие от неё листья, апельсиново ржавеющие дети и прячущиеся взрослые. Я гуляла во дворе бабушкиного дома, пока та присматривала за мной с балкона. Вместе со мной была во дворе соседская девочка в коротком желтом платье. Небо в тот день было синее-синее, виднеющаяся вдалеке Волга казалась призрачным недосягаемым оазисом. И вдруг на фоне этого неба я разглядела что-то мерцающее, трепещущее, приближающееся к земле. Извилисто снижаясь, на травинку осоки приземлилась огромная (как мне тогда казалось) удивительно красивая стрекоза, с бирюзово-синим тельцем, с чёрными глазами и чёрными же пятнами на полупрозрачных тюлевых крылышках. Она застыла, и я застыла тоже, наблюдая за ней и боясь спугнуть. Насекомое (они тогда ещё не внушали мне теперешнего ужаса) казалось мне сказочно прекрасным. Подошла девочка, её звали Настя, и тоже стала внимательно наблюдать. Вдруг Настя резким движением схватила стрекозу за оба крыла и принялась рассматривать её вблизи, держа в руках. Я не помню, конечно, что я говорила, и говорила ли вовсе... А Настя вслух восторгалась своей пленницей. Обычный детский лепет: «красавица, умница...» Она удерживала стрекозу минуты две. А я ждала, когда же она её отпустит: мне хотелось ещё раз увидеть эти неповторимо изящные бирюзовые витиеватые движения, почти неприметные на фоне похожего по оттенку неба. Я не знаю, чувствовала ли Настя судорожные подёргивания крыльев. Я не знаю, что они обе чувствовали, как не знаю того, могут ли чувствовать стрекозы, но тогда мне однозначно казалось, что могут. А потом... Настя резко развела руки в стороны и разжала пальцы. Два крыла и тельце упали поотдельности мне под ноги. Я долго-долго смотрела на это. Не разревелась, не убежала домой, кажется, и не сказала ничего. Всего лишь бывшая стрекоза. Просто смотрела. Наверно, взрослые с таким же чувством смотрели бы на... скажем... Новый Орлеан после катастрофы, или... на порванную картину мастера типа Боттичелли.... Так смотрят на гибель прекрасного и осмысляют то, как оно, прекрасное, так легко превратилось в ничего не значащее, невосстановимое, уродливое... Так мир становится ощутимо бледнее, на наших глазах.

Я не могу точно сказать, отчего это воспоминание так отчётливо всплыло в моей памяти именно сегодня, сейчас. Вероятно, и причины-то никакой нет.

Знаешь, дневник... Я могла бы, должно быть, подобно Раскольникову убить старуху, но я точно знаю, что никогда бы не могла убить... какую-нибудь зловредную Элен Курагину. Вот как-то так.